Вопрос о церковном землевладении ересь жидовствующих
Вопрос о церковном землевладении ересь жидовствующих
§ 56. Вопрос о церковном землевладении; ересь жидовствующих. Вопрос об устройстве служилого землевладения был в то время связан с вопросом о монастырском землевладении. В XV в. монастыри в Московской Руси так размножились и овладели таким количеством земель и крестьян, что стали возбуждать некоторое беспокойство правительства и светских землевладельцев. У правительства уже не стало хватать удобных земель для помещиков, и великие князья были бы не прочь секуляризовать монастырские вотчины. С другой стороны, земельные богатства монастырей стали смущать самих монахов, которые находили, что «стяжание» противоречит вообще монашеским обетам. Так с разных точек зрения начато было обсуждение вопроса о монастырских землях и возникло целое движение, оставившее яркий след в литературе того времени.
Развитие монастырской жизни в период татарского ига зависело от многих причин. Тяжелые условия жизни в «миру» способствовали удалению от мира в «пустыню». Оставляя города и городские монастыри, иноки шли искать уединения и безмолвия в северные леса и ставили там, в глухой чаще, свои кельи. Но в этих же лесах, в общем движении колонизации, они сталкивались с другими поселенцами. Из пустынного поселения иноков возникал монастырь, а около него крестьянские поселки. Из нового монастыря шли новые иноческие колонии и снова обращались в монастыри. Так в Костромском, Галичском, Вологодском и Белозерском краю монастырская колонизация оказалась в челе народного переселенческого движения и, можно сказать, руководила этим движением. Из одного знаменитого Троице-Сергиева монастыря образовалось не менее 35 монастырей-колоний. Основываясь на новых землях, монастыри содействовали их обработке и получали от благочестивых князей грамоты на занятые ими пространства. Служа центром для крестьянских поселений монастыри впоследствии, волею князей, делались господами этих поселений. Так создались мало-помалу земельные богатства монашеской братии. В среде этой братии не все одинаково относились этим богатствам. Одни малодушно пользовались ими, превратив монашеский подвиг в безбедное житье. Другие стремились воспользоваться громадными средствами монастырей для добрых общественных целей. Третьи, наконец, пришли к убеждению, что монахи вне должны владеть землями и богатствами, а должны кормиться своим рукодельем. Когда, к концу княжения Ивана III, монастырские вотчины достигли громадных размеров и обнаружились темные стороны монастырского землевладения, тогда и возник спор в письменности и на церковных соборах. Во главе спорящих стали два выдающихся представителя тогдашнего монашества: Иосиф Волоколамский, или Волоцкий (по фамилии Санин, игумен Волоколамского, им же основанного монастыря), и Нил Сорский (по фамилии Майков, основатель скита на р. Соре близ Белаозера). Первый из них был строгий монах и отличный хозяин, одинаково способный и к литературной деятельности, и к практической. Отлично устроив и обогатив свой монастырь, он умел поддерживать в нем порядок и крепкое подвижническое житие. Видя на своем хозяйстве, что богатство не портит монастырских нравов, он думал, что монастыри могут богатеть и с пользою употреблять свои средства для высоких целей. Он говорил между прочим: «Если у монастырей сел не будет, то как честному и благородному человеку постричься? А если не будет доброродных старцев (то есть монахов), откуда взять людей на митрополию, в архиепископы, епископы и на другие церковные властные места? Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется». Так защищал он землевладение монастырей. Против него с не меньшим убеждением выступал Нил и его ученики и последователи, получившие название «заволжских старцев», так как все они были из северных, за Волгою основанных монастырей. Нил был монах-отшельник, не признававший никаких связей монастыря с миром и никакого богатства у монашествующей братии: монахи должны решительно оторваться от мирских забот, быть пустынножителями и нестяжателями, кормиться трудами рук своих и всем существом своим стремиться к Богу, не радея ни о чем земном. Вопрос, поднятый в отвлеченном споре, был перенесен на житейскую почву и рассмотрен на церковном соборе 1503 г. Большинство собора стало на сторону взглядов Иосифа и в этом духе составило соборное определение в пользу монастырского землевладения. Светская власть не решилась идти против соборного авторитета, и монастырские вотчины не только уцелели, но и продолжали расти. Монастыри не только получали земли от государей, но и сами покупали х, принимали в заклад, одолжая под них деньги светским людям, и, наконец, получали их в дар от благочестивых людей на помин их души. Практическое направление духовенства, опираясь на сочинения Иосифа Волоцкого, создало целую школу монахов - администраторов и хозяев, прозванных «иосифлянами» по имени их учителя Иосифа. Нуждаясь в поддержке светской власти для ведения своих обширных хозяйственных дел, «иосифляне» отличались податливостью и угодничеством перед великими князьями, чем и вызывали против себя укоры и обличения суровых заволжских «нестяжателей», которых в особенности отличался инок из князей Патрикеевых, по имени Вассиан Косой. Против «иосифлян» писал также ученый афонский монах Максим Грек, призванный в Москву с Афона для перевода греческих книг и разбора великокняжеской библиотеки. Борьба двух направлений вспыхивала постоянно по самым разнообразным делам и проникала во все стороны тогдашней церковно-общественной жизни. За резкость своих обличений и за несочувствие второму браку великого князя Василия III Вассиан Косой и Максим Грек попали даже в опалу и были заточены в монастыри.
Разница направлений сказалась также в очень громком деле о «ереси жидовствующих». Эта ересь возникла в Новгороде в 1471 г. в годы присоединения Новгорода к Москве, и из Новгорода перешла в Москву. Заключалась ересь в том, что по учению какого-то Жидовина Схарии жидовствующие не признавали Святой Троицы, отвергали божество Иисуса Христа, ожидали Мессии, не почитали Богородицы и святых, не поклонялись святому кресту и иконам, почитали закон Моисеев и вместо воскресенья чтили субботу. Ересь распространилась среди новгородских священников и церковников. Некоторые попы-еретики самим князем Иваном III были из Новгорода привезены в Москву и определены в придворные соборы, после чего ересь пошла и по Москве. Ей сочувствовали видные светские люди (например, доверенный дьяк великого князя Федор Курицын) и кое-кто из духовенства, между прочим архимандрит Зосима, потом избранный в митрополиты (и тогда осудивший ересь). Протекло более пятнадцати лет от начала ереси раньше, чем ее открыли. Новгородский архиепископ Геннадий донес о ней в Москву. Началось дело, причем в Москве оно шло вяло, а Геннадий в Новгороде вел его с великим рвением. Чтобы подвигнуть и московское начальство быть деятельнее и суровее, Геннадий заручился содействием влиятельного Иосифа Волоцкого. Иосиф выступил против ереси с обличениями, собранными потом в одну книгу под названием «Просветитель». Он заявил себя сторонником крайних мер и требовал казни еретиков. И в этом на него восстали заволжские старцы, писавшие против жестокости во имя христианского милосердия. Но и здесь, как и в деле о монастырских землях, возобладал взгляд Иосифа: на церковном соборе 1504 г. еретики были осуждены на казнь. Многие из них были сожжены, и ересь заглохла.
Таковы были главные темы, занимавшие московскую письменность на рубеже XV и XVI вв. Возобладавшее в ней иосифлянское направление, утверждая сложившиеся церковные обычаи, было очень удобно для государственной власти, потому что поддерживало единодержавие и самодержавие в Московском государстве. Именно потому «иосифляне» и занимали выдающиеся церковные должности с постоянным покровительством великих князей.
В советской историографии закрепилась ленинская классификация общественных течений в России начала XX века, подразделяющая их на три политических лагеря: самодержавно-помещичий, либерально - буржуазный, революционно-демократический. При этом самодержавие было представлено как "европейский жандарм, оплот реакции" и " форма политического господства крепостников - помещиков, их диктатура". Настойчиво критиковались взгляды российских историков Н. М. Карамзина, С. М .Соловьева. Б.Н. Чичерина о надклассовом характере царской власти. В Малой Советской Энциклопедии 1932 года указывалось: "По вопросу о сущности царского самодержавия в литературе единственно правильным определением является определение Ленина".
Эмигрантская историография отвергла ленинскую классификацию. Кадетские, эсеровские, меньшевистские публицисты главным противоречием XX века называли противоречие между демократическими устремлениями общества и самодержавной политикой правительства. Их подход подразумевал два основных политических лагеря демократический и антидемократический. Эмиграция, стоявшая на монархических позициях, считала самодержавие исторической формой политической власти в России, определяя смысл событий начала века как новую Смуту и покушение на Российскую государственность. (Уместно заметить, что термин "самодержавие" несет двойную нагрузку. Одними он употребляется для обозначения "неограниченной монархии". другими - в качестве характеристики государственной власти, независимой от иностранных держав). Советская и эмигрантская историография 20-30-х годов являлась ареной для продолжения прежней политической и идеологической борьбы. То, что одни называли революцией, другие считали антигосударственным заговором или анархическим разгулом. Эсеровско - кадетская публицистика, признавая революцию, отвергала ее советскую трактовку. Разница в оценках, достигая полярности, касалась таких явлений как Государственная дума, реформа Столыпина, роль интеллигенции и др. За рубежом многие политические деятели непосредственный участники событий в дореволюционной России - писали мемуары, где все события преломлялись через призму личного восприятия (П.Н. Милюков. Н.П. Извольский, С.Д. Сазонов. В.В. Шульгин и др.).
Некоторые историки-эмигранты предприняли серьезные попытки преодолеть субъективизм в подходе к теме и рассмотреть события начала XX века в контексте всей российской истории ( в разное время - Г.В. Вернадский, Н.И. Ульянов. И.Л. Солоневич. М.М. Назаров и др.). В советской историографии, в свою очередь, после Великой Отечественной войны постепенно вызревали признаки отхода от схематизма и однолинейности в изображении событий, неуклонно углублялся анализ процессов, происходивших в начале века.
Доныне тема является полем столкновения различных оценок и мнений. При этом ряд положений признается независимо от субъективных пристрастий исследователей. Во-первых, никем не оспаривался тезис о кризисе государственной власти в 1905 - 190? годах. Разумеется, причины этого кризиса в историографии представлены по-разному. Некоторыми современными авторами по-прежнему выделяется тезис о классовой борьбе (Н.Д. Кузнецов, И.С. Трофимов. Ильин, В.В. Шелохаев и т.д.). другие в качестве главного фактора выделяют развитие демократического движения (К.Ф. Шацило и др.), третьи пытаются увязать две эти позиции (Б.В. Леванов, И.И. Рагозин и др.). А.И. Солженицын, Ф.А. Шипунов и другие корень проблемы видят в деятельности террористических и оппозиционных организаций, связавших правительству руки в проведении целенаправленной реформаторской деятельности. По их мысли, развитие России в начале XX века вело ее к могуществу. благополучию и стабильности.
Небезынтересна версия о том, что политический кризис в России стал результатом действия внешних сил, "наказавших" ее правительство за заботу о российских национальных интересах. По этой версии, как только Николай II ограничил вывоз капитала из страны пределом в 12,8 проц., то сразу России была навязана война с Японией ( а позднее - с Германией), осложнившаяся внутреннюю ситуации и приведшая к активизации левых экстремистов. Д.М. Балашов пишет, что Россия в начале XX века "начала теснить европейских и американских конкурентов на международном рынке... Поэтому естественно. что целый ряд промышленных и финансовых корпораций Европы и, главным образом. Америки... работали на развал России и щедро финансировали русскую революцию".
В 70-х годах появились работы Н.Н. Яковлева и В.И. Старцева, где доказывалось, что до 1917 года в России действовала тайная массонская организация, проводившая антигосударственную и пораженческую линии и объединявшая верхушку кадетов, эсеров, меньшевиков, бундовцев. Версия Яковлева и Старцева вызвала острую полемику, против нее выступили А.Я. Аврех, И.И. Минц и др.
Некоторыми авторами делаются попытки - в духе традиций Н.И. Ульянова или И.Л. Солоневича - проследить исторические корни кризиса начала XX века. К примеру. М.В. Дьяков раскрывает свое видение проблемы следующим образом: "Симфония власти и религии, .существовавшая до ломки России Петром, создавала равновесие, исключавшая вероятность плутократии, милитаризма, клерикализма или какого-либо из интеллигентских произвольных вывертов. Императорская Россия медленно, но верно убивала церковь, и, убив, скончалась сама". Ф.Ф.Нестеров выдвинул концепцию, по которой революционерам в начале XX века удалось разбудить энергию русского народа, тем самым задействовав присущие ему качества - "привычку к централизации и дисциплине, готовности - к величайшему самопожертвованию".
Во-вторых, еще одним неоспоримым моментом в историографии является признание мощной динамики экономического развития России в начале XX века. Историки - марксисты признают ее в качестве аргумента, подтверждающего высокий уровень российского капитализма и зрелость предпосылок для перехода к социализму. Представители антибольшевистского лагеря используют те же факты для обратных доводов, говоря, что при такой динамике развития необходимости в революционных переворотах и потрясениях не было.
В рамках одной лекции невозможно отразить весь спектр мнений -и оценок, касающихся России начала XX века - особенно, если учитывать работы не только отечественных, но и иностранных авторов.